Почитаем? Почитаем!

Друзья, мы знакомим вас с книгами разных жанров из фонда отдела обслуживания. Возможно, именно рекомендуемые нами книги вы захотите прочитать.

Книга Марины Цветаевой «Мой Пушкин» – пронзительное и искреннее признание в любви поэту, сыгравшему огромную роль в становлении самой Цветаевой. Для неё жизнь и творчество «солнца русской поэзии» были невероятно важны – как воздух, как свет.

Марина Ивановна писала: «Пушкин меня заразил любовью. Словом – любовь». Вместе с наблюдательной цветаевской памятью, читатель погружается в колдовскую, счастливую пору детства, озарённого пушкинским гением. Читая заметки Цветаевой, кажется, что сам Пушкин, живой и искренний, встаёт перед нами – и невозможно не полюбить его верной любовью.

Цитаты из книги

«В шкафу у старшей сестры Валерии живёт Пушкин, тот самый негр с кудрями и сверкающими белками. Толстого Пушкина я читаю в шкафу, носом в книгу и в полку, почти в темноте и почти вплоть и немножко даже удушенная его весом, приходящимся прямо в горло, и почти ослеплённая близостью мелких букв. Пушкина читаю прямо в грудь и прямо в мозг. Мой первый Пушкин – “Цыганы”»

«У кого из народов – такая любовная героиня: смелая – и достойная, влюбленная – и непреклонная, ясновидящая – и любящая. Ведь в отповеди Татьяны – ни тени мстительности. Потому и получается полнота возмездия, поэтому-то Онегин и стоит как “громом поражённый”»

«Первое, что я узнала о Пушкине, это – что его убили. Потом я узнала, что Пушкин – поэт, а Дантес – француз. Дантес возненавидел Пушкина, потому что сам не мог писать стихи, и вызвал его на дуэль, то есть заманил на снег и там убил его из пистолета в живот. Так я трёх лет твердо узнала, что у поэта есть живот, и, – вспоминаю всех поэтов, с которыми когда-либо встречалась, – об этом животе поэта, который так часто не-сыт и в который Пушкин был убит, пеклась не меньше, чем о его душе. С пушкинской дуэли во мне началась сестра. Больше скажу – в слове живот для меня что-то священное, – даже простое «болит живот» меня заливает волной содрогающегося сочувствия, исключающего всякий юмор. Нас этим выстрелом всех в живот ранили»

«И – больше скажу: безграмотность моего младенческого отождествления стихии со стихами оказалась – прозрением: “свободная стихия” оказалась стихами, а не морем, стихами, то есть единственной стихией, с которой не прощаются – никогда»